Два года назад разгорелся биф между Оксимироном и Моргенштерном. Мирон противопоставлял образ Моргенштерна и реального Алишера, несчастного и ранимого человека, который скрывается за маской погрязшего в гедонизме и самолюбовании нигилиста. Баттлер должен быть психологом, говорил Слава; Мирон прислушался и попал своими панчами в мишень. И на новом релизе, будто бы повторяющем оксимироновскую формулу “не прозрение в духе Yeezus’а, но мастер-класс по тому, как выйти из кризиса”, перед нами предстает не “легендарный Моргенштерн”, а “заурядный Алишер”. Хотя я бы не стал употреблять негативно заряженное слово “заурядный”: да, лирика на альбоме местами состоит из банальных и ставших мемами клише, которые всерьез попросту не воспринимаются (то же “мы мертвы внутри”), местами собрана из самоповторов (структура первых куплетов в Пустом вокзале и Антидепрессантах, припева в Красном флаге — какое-то фетовское “Шепот, робкое дыханье…”, повторяющееся на альбоме из раза в раз, просто с другими словами), однако личное восприятие и рефлексия Алишера делают альбом искренним, прямолинейным и честным, избавление от мишуры эпатажа не делает нашего автора заурядным, а позволяет ему говорить о своих проблемах и чувствах с человеческой простотой и открытостью, меняет искусственный образ на живой портрет.
В этом плане любопытно противопоставляются Красный флаг, открывающий альбом, и Последняя любовь — это буквально один и тот же трек, написанный с разных позиций. Неужели на Последней любви Морген не признавал, что он плохой человек, что он недостоин любви и виновен с страданиях своей девушки. Именно что признавал, но упивался этой жестокостью, в то время как на Красном флаге вместо едкого, злорадного ехидства к возлюбленной лирический герой испытывает сочувствие и надежду на ее благополучие с кем-то, кто лучше, чем он сам. И если Последняя любовь слушается как поток разговорной речи, то Красный флаг — как заранее подготовленное послание; тут свою роль играет ритмика — оба стиха написаны тактовиком, но в припеве Последней любви строки где-то в два раза длиннее, чем на Красном флаге, при одинаковом количестве ударных слогов, из-за чего текст получился более сжатым, заряженным. Даже заканчивается Красный флаг как письмо (“Твой навеки…”): в итоге получается “Я вас любил” (тоже читающееся как письмо и тоже выражающее надежду на счастье девушки с другим, а не с лирическим героем), но не про безответную любовь, а про абьюзивные отношения, в которых лирический герой, как сам признается, не любил, ведь “не умел” любить в принципе. Расставание в понимании Алишера становится закономерностью, заложенной в его неспособности любить так, как любят его, в его личных недостатках, поэтому он отпускает бывшую в надежде на ее счастье с тем, кто будет ее достоин, в отличии от него самого. “For how do I hold thee but by thy granting, and for that riches where is my deserving?”, как писал Шекспир. Именно эта мысль о неспособности к чувству красной нитью проходит через тексты на релизе: по сути, она и заключена в риторическом вопросе на Антидепрессантах — “Как же вышло, что внутри я полностью пустой?”. Притупляющее чувства и эмоции лекарство символизирует не только проблемы с зависимостями, с ментальным здоровьем, но и отсутствие эмоций от успеха, “налички, дыма, алкоголя” и прочей екклесиастовой суеты сует, а также неспособность проявлять чувства, от чего и терзается лирический герой Алишера, мечтая “стать тем, кто способен любить”. Его демоны, о которых он пишет на последнем треке — это демоны пустоты, в которую автор боится взглянуть и увидеть лишь пропасть, понять, что за сценическим образом, за оболочкой из “разбитого лица в разбитом зеркале” скрывается оглушающее ничто, не способное любить и понимать других людей. Бо́льшая утонченность текста чувствуется благодаря аллитерации в первой строфе, а “пепел на простынях” из одного припева так и хочется противопоставить “легкому дыму” из другого: Алишер будто специально играется с собственными старыми строками, переделывая их. В текстах присутствуют и знакомая ирония (“Мне звонил твой психолог, чуть от счастья не плакал, Он купил себе дом, жене — машину”), но она становится не ключевой деталью конструкции, а инструментом, с помощью которого Алишер подчеркивает пренебрежительное отношение к самому себе, разочарование от того, какую боль причинил близкому человеку. Та же горькая ирония — строка “Что за вредная привычка быть самим собой?”, в очередной раз указывающая на проблематику самоидентификации, поиска подлинного “Я” под слоями сценического образа, иронии и психологических проблем: Алишер столько раз надевал маску, что подлинный он потерялся, стал для него самого некоей вредной привычкой.
Другой же значимый мотив альбома — мотив скитания. Неприкаянности и чувству бесконечного странствия посвящен Дом, и эта неспособность найти себе постоянный дом также подразумевает неспособности найти места в жизни. Обстоятельства эмиграции становятся призмой для рассмотрения собственной личности, ее болезненного, мечущегося состояния, в котором Алишер обречен на бесконечный поиск самого себя. В этих эмоциях словно отзывается эмигрантская поэзия 20ых-50ых годов, причем другая ее сторона — обреченная безысходность — точно также проявляется в отдельных пассажах Алишера. “Цифры на счёт, громкий успех, чья-то любовь, счастье и смех, вот и готов список вещей, смысла в которых больше нет” и по настроению, и по звучанию очень хочется сравнить с условным Георгием Ивановым: “Страх бедности, любви мученья, Искусства сладкий леденец, Самоубийство, наконец”. В моменты ангста ценности оказываются лишены как материальные объекты вроде недопитого портвейна, так и внутренние переживания, оказывающие в поэтическом пространстве альбоме все той же пустотой.
И к этому же мотиву странствия отсылает центральный образ последнего трека — вокзал. Однако Пустой вокзал направлен не на настоящее, а на будущее, ведь содержит обещание самому себе стать лучше, и робкие мысли о возможном контакте в неопределенном будущем. Это жизнеутверждающая надежда, вера в собственное душевное выздоровление и в способность отпустить прошлое. Поэзия Алишера на альбоме — это стихи поражения и его признания. Признавая, что он и Дилара уже никогда не будут вместе, и что их судьбы никогда не станут едины, он оказывается способен двигаться дальше, отпустив прошлое, и, возможно, вновь встретиться, уже будучи свободными.