В рецензии остановлюсь на конкретном треке в формате кратких заметок на полях
Трек преисполнен мироновским самолюбованием ("Поэт всегда нарцисс и нацист"), Гнойный цитирует собственные ключевые, програмные образы, тот же образ катафалка, но интерпретирует их в стиле Серебряного века. Мотив мертвого Питера, взращенный Достоевским, захватил умы символистов начала 20го века, и к этой традиции русской поэзии Гнойный апеллирует. Цветопись черными красками — та же цветопись красками, только красными, у Блока ("Город в красные пределы Мертвый лик свой обратил"). Практически прямая цитата классика-символиста усиливается центральным образом — едущий черный катафалк по страшно-гниющему городу-могильнику, некоему потустороннему пространству. Это референс и кивок в сторону другого символиста — Андрея Белого. Образ черной лакированной кареты Аполлона Аполлонивича Аблеухова из его романа Петербург, едущей по столице империи, искусственному городу искусственных геометрически выверенных проспектов в никуда.
Гнойный продолжает русскую символисткую традицию прямыми цитатами, заворачивая в приятный, хоть и не слишком изысканный панч о джазе, музыке черных, однако в вопросе формы избирает унылые мотивы: некрополь читается вымученно и искусственно, даже комично в контексте напыщенной "русскости" Славы.
В этом плане строки Мирона из схожего трека, Сделано в России, ("А над ними — балтийские сосны
И сонные сфинксы Василеостровской") на уровне формы гораздо более лаконичны и апеллируют к тем же мотивам: египетские сфинксы Петербурга будоражили умы поэтов начала века, египтомания создавала то потустороннее, отчужденное пространство Петербурга как города-безумца, где по утверждению Достоевского, сходят с ума. Сфинкс также значимый образ и у Белого: на нем после убийства, вспарывания живота маникюрными ножницами, восседает один из героев романа, в Египет, искать просветления у пирамид, в финале уезжает Николай Аблеухов, читая русско-украинского философа Сковороду на вершине Хеопса, искать истины у пирамид ездил Владимир Соловьев, старший символист, возродивший трубадурскую традицию Прекрасной дамы-Богородицы, но уже в обличии русской поэзии. Оксимирон обращается к тем же образам и мотивам, что и Гнойный, но творческий стиль у них разный: в данном кейсе они будто обменялись творческими методами. Хоть мирон и сохранил пышно-барочную формы, в чем-то даже по-бальмонтовски пошлую, с этими звучными аллитерациями, он заворачивает свои посылы более сжато и целостно, и они впиваются в память сильнее. Гнойный же по-мироновски более многословен, во многом графоманит и "умничает", но все же рисует целостный образ города мертвых, во многом схожим с городом, "на болотах где финские кости" у Мирона
Трек по своему содержанию является Евангелием от Сатаны, "проповедью на дне самой грязной лужи". AntiH — не то Антихайп, не то Антихрист, дьявол, к которому из гроба тянет руку замученный в застенках военного Петербурга поэт Хармс. Слава КПСС читает о Боге, иронизирует над атеистами в другом треке, пишет о христианском гуманизме, следуя которому люди не должны убивать друг друга за стяги; и лирический герой AntiH отрицает мораль и нравственность. Слава знаменит социальной тематикой своих текстов, рассуждениями о проблеме нищеты (одна из ключевых тем прошлого ЛП), презрению к богатству, не только к "творцам похабнейшей вкусовщины", но и к "жадным банкирам". Собрат по Антихайпу Замай — "социалист, ему каждый человек дорог"; и в AntiH лирический герой призывает убивать коммунистов и леваков.
Поэтическое пространство трека — страшный сон, кошмар Гнойного наяву, который проступает в действительность, это Teufelslied, дьявольская песня России 2024 года
"Разрушенный храм" в бридже — еще один библейский образ, разрушенный в период вавилонского пленения еврейского народа храм Соломона. И Слава чувствует эпоху так же, как ее чувствовали ветхозаветные пророки, свидетели страшной катастрофы собственного народа, как физической, так и духовной. Только изложены эти страхи и опасения от лица злодея, или вернее, антигероя. Антихриста, если угодно
Говоря о лирике альбом в целом, можно отметить ее телесность, предметность. Титульный трек соткан из материальных образов, полуразрушенных домов и туберкулезных подворотен, которые сплетаются в единый узор России, изуродовано-страшной, но прекрасно-родной для Славы. Гнойный не мечтает о "России Навального", но Гнойному также отвратительны люди, тянущие его Родину в кровавый ад "Прекрасной России прошлого": ради идей, величия, геополитических интересов или ради детей, как он поет на одноименном треке. Ему дорога Россия настоящего, Россия живая и телесная, какой-бы она ни была. Она соткана для него из детских воспоминаний и обрывков пейзажей, картин Петербурга и Приморья, закоулков городов и открытых просторов.
Мясные образы, телесные — также ключевые для поэтики Гнойного. Кто-то кого-то непременно бьет по лицу, отрубает ноги, ощущение, телесное впечатление очень важно для Славы еще с его раннего творчества ("Постигая свои пальцы проворонил остановку"). В этом он близок к Маяковскому, которого неоднократно цитировал и в треках, и даже на батле с Мироном: на примере "Облака в штанах" можно вспомнить те же мясистые образы, связанные с насилием и аффектом: выбрасывающиеся из окон борделя проститутки, драки или просто прикосновения лба к стеклу окна.
Поэтому неудивительно, что самый мощный рефрен альбома, с трека "Ради детей", обыгрывает жестокость: Давай по их позициям, шипит рация, и речь тут вполне может быть о позициях-мнениях, но, очевидно, Слава обыгрывает позицию как укрепление противника. И этот страшный, жестокий образ вступает в контраст с лицемерными оправданиями, "ради детей", подобно тому, как в контраст вступает Блеск и Нищета с прошлого релиза, любовь поэта к Родине, но осознание всех ее ужасов и страстей. Слава играет на контрастах, и сплетает из них свое художественное полотно, картину России 2024 года
14.12.2024
